Проведя Откровение из ризницы обратно в неф, Урия еще раз взглянул на прекрасную фреску на потолочном своде. Отблески огня подсвечивали витражные окна, и Урия понял, что у стен церкви собрался внушительный отряд. Кем был этот Откровение и почему он так интересовался этой церковью? Был ли он одним из полководцев Императора, решившим заслужить благосклонность своего господина уничтожением последней церкви на Терре? А может быть, он был командиром наемников, который рассчитывал, что новый хозяин Терры щедро заплатит ему за истребление символов веры, существовавших с первых шагов человечества на пути к цивилизации? В любом случае Урия должен был больше узнать об этом Откровении, о причинах, руководящих его действиями, а для этого надо было заставить гостя говорить. - Сюда, - сказал Урия, шаркающей походкой направляясь к алтарному помещению, отделенному от остальных частей храма завесой густого изумрудного цвета, по размерам не уступавшей театральному занавесу. Он потянул за шелковый шнур, и завеса раздвинулась. За ней обнаружился зал с высоким сводчатым потолком и стенами из светлого камня; в круглом углублении в центре зала стоял большой мегалит. По форме камень напоминал осколок кремня, а его поверхность отличал характерный металлический блеск. Камень был огромен – около шести метров высотой, - и к вершине сужался, что делало его похожим на наконечник гигантского копья. Он возвышался над полом, уходя основанием в выложенное плиткой углубление; нижнюю часть камня покрывали тонкие, как листья папоротника, разводы ржавчины. - Молниевый Камень, - сказал Урия с гордостью и, спустившись по лестнице в облицованное плиткой углубление, прикоснулся рукой к поверхности мегалита. Он улыбнулся, чувствуя ладонью влажное тепло. Откровение спустился по лестнице вслед за Урией и обошел вокруг камня, осматривая его оценивающим взглядом. Он тоже протянул руку и потрогал его. - Так это и есть священный камень? - Да, это он, - подтвердил Урия. - Почему? - О чем ты? Что – почему? - Почему он священный? Разве твой бог поместил его в землю? Или здесь принял мученическую смерть святой? Или на молодую деву, молившуюся у его основания, снизошло откровение? - Ничего подобного, - сказал Урия, стараясь голосом не выдать своего раздражения. – Тысячи лет назад в этих местах жил святой, который был глух и слеп. Однажды он гулял в окрестных холмах, и внезапно с запада, со стороны океана, налетела гроза. Он поспешил вниз, в деревню, но до долины путь был неблизким, и гроза разразилась, прежде чем он добрался до укрытия. Чтобы спастись от бури, святой встал с подветренной стороны камня, но в самый разгар грозы в камень ударила молния. Святого сбило с ног, и он увидел, что мегалит объят голубым пламенем, в котором возникло лицо Создателя и раздался Его голос. - Но ты же сказал, что святой был глух и слеп? – заметил Откровение. - Да, был, но властью своей Бог избавил его от этих недугов, - ответил Урия. – Святой тотчас же побежал в деревню и рассказал всем жителям о чуде. - И что потом? - Святой вернулся к Молниевому Камню и повелел жителям деревни возвести вокруг него храм. Слухи о его исцелении быстро распространились, и через несколько лет уже тысячи паломников шли по серебряному мосту, чтобы посетить святилище, ибо у основания камня начал бить источник, и воды его, как говорили, имели целебные свойства. - Целебные свойства? – спросил Откровение. – От этой воды проходили болезни? Срастались сломанные кости? - Так говорится в церковных записях, - сказал Урия. – Вокруг камня была построена эта купальня, и пока источник не иссяк, люди из дальних земель приходили сюда, чтобы совершить омовение в священных водах. - Насколько я знаю, подобное место было и далеко на восток от этого острова, - сказал Откровение. – Некая девушка утверждала, что в видении она узрела женщину, святую, удивительным образом похожую на представителей религиозного ордена, к которому принадлежала тетя девушки. На том месте тоже были построены купальни, но люди, ими управлявшие, боялись, что священного источника на всех не хватит, поэтому воду в бассейнах меняли только два раза в день. Сотни пилигримов, больных и умирающих, каждый день окунались в одну и ту же воду. Нетрудно представить, в какую ужасную лужу превращался бассейн к вечеру: сгустки крови, хлопья кожи, струпья, обрывки бинтов – отвратительная гуща, полная болезней. Чудом было то, что хоть кто-то вообще вышел из этих человеческих нечистот живым, не говоря уж об излечении от недугов. Откровение вновь прикоснулся к камню; под взглядом Урии он закрыл глаза и положил ладонь на блестящую поверхность святыни. - Гематит из полосчатой железной руды, - сказал Откровение. – Вероятнее всего, вышел на поверхность в результате оползня. Это объясняет удар молнии. И мне уже доводилось слышать об исцелении людей от глухоты и слепоты после попадания молнии, но в основном это были те, чей недуг имел психогенную природу и был следствием душевного потрясения, а не болезни тела. - Ты пытаешься разоблачить чудо, на котором стоит эта церковь? – резко сказал Урия. – Если ты пытаешься подорвать чужую веру, то ты злой человек. Откровение обошел вокруг Молниевого Камня и покачал головой: - Во мне нет злого умысла, я лишь хочу объяснить, как подобное могло случиться без всякого участия божественной силы. Постучав пальцем по виску, он добавил: - Ты думаешь, что мир таков, каким ты его видишь, но ни ты и никакой другой человек не могут воспринимать мир непосредственно. Наш разум работает только с идеями и интерпретациями материальных предметов. Человеческий мозг – это поразительно сложный орган, мой друг, и особенно хорошо его моделирующим способностям удается создавать лица и голоса из неполных данных. [3] - И причем же здесь это? – спросил Урия. - А теперь представь: твой святой прячется от грозы у этого огромного камня, ударяет молния, вокруг шум, пламя, святой чувствует, как его тело пронзает сметающая все на своем пути энергия стихии. Разве не вероятно, что в такой безысходной ситуации человек, и раньше бывший религиозным, видит и слышит то, что он считает проявлением божественного? В конце концов, с людьми такое происходит постоянно. Когда ночью просыпаешься от страха, разве не кажется, что тьма в углу – это не просто тень, а фигура грабителя, а пол скрипит, потому что по нему идет убийца, а не потому что ночью дом остывает? - Ты хочешь сказать, что ему все это пригрезилось? - Что-то вроде этого, - согласился Откровение. – Я не говорю, что он сам все выдумал, но, учитывая происхождение и эволюцию религий в истории человечества, такое объяснение наиболее вероятно и убедительно. Ты так не думаешь? - Нет, - произнес Урия. – Не думаю. - Нет? – переспросил Откровение. – Ты кажешься мне разумным человеком, Урия Олатэр. Почему же ты не хочешь хотя бы допустить возможность такого объяснения? - Потому что у меня тоже было видение, в котором бог явился мне и говорил со мной. Ничто не сравнится с личным опытом, безусловно подтверждающим существование божественного. - А, личный опыт, - сказал Откровение. – Переживание, которое полностью убедило тебя и которое нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. Скажи, где видение пришло к тебе? - На поле боя в землях франков, - ответил Урия. – Много лет назад. - Франки уже давно приведены к Единению, - заметил Откровение. – Последнее сражение случилось почти полвека назад. Должно быть, тогда ты был очень молод. - Действительно, - признался Урия. – Я был молодым и глупым. - Не лучший объект для божественного внимания, - сказал Откровение. – Но с другой стороны, мне часто казалось, что герои твоих священных книг весьма далеки от идеала для подражания, так что тут нет ничего удивительного. Насмешливый тон Откровения вызвал в Урии волну гнева, но он сдержался и, повернувшись к Молниевому Камню спиной, стал взбираться по лестнице. Вернувшись к освещенному свечами алтарю, он остановился на мгновение, чтобы отдышаться и успокоить бешено бьющееся сердце. Он взял с престола книгу в кожаном переплете и опустился на одну из скамей, обращенных к алтарю. Услышав шаги гостя, он сказал: - Ты прибыл сюда, будучи враждебно настроенным, Откровение. Ты утверждаешь, что хочешь больше узнать обо мне и этой церкви? Хорошо, давай же устроим словесную дуэль: будем атаковать убеждения друг друга, будем делать выпады аргументами и парировать контраргументами. Говори, что хочешь, и мы проведем всю ночь за этой пикировкой. Но с рассветом ты уйдешь и никогда не вернешься. Задержавшись, чтобы рассмотреть часы судного дня, Откровение спустился по ступеням с алтарного возвышения. Увидев книгу, которую держал Урия, он скрестил руки на груди. - Именно так я и поступлю. У меня есть и другие дела, но эту ночь я могу посвятить нашей беседе, - подтвердил Откровение и указал на книгу, которую Урия прижимал к щуплой груди. – И враждебен я только оттого, что меня приводит в ярость добровольная зашоренность тех, кто всю жизнь остается рабом фантастических идей, изложенных в твоей книге и ей подобных, - рабом того проклятого грома, что ты держишь в руках. - Итак, теперь ты издеваешься еще и над моим Священным Писанием? - А почему бы и нет? – возразил Откровение. – Эта книга – сборник текстов, которые на протяжении девяти веков собирали, переписывали, переводили и переделывали согласно своим нуждам сотни неизвестных авторов. Разве можно строить свою жизнь, опираясь на подобное сочинение? - Это священное слово моего Бога, - сказал Урия. – Каждый, кто прочтет эту книгу, услышит его. Откровение рассмеялся и постучал себя по лбу. - Если человек утверждает, что с ним говорит давно умерший дедушка, то его запрут в психиатрической лечебнице, но если он утверждает, что слышит глас бога, то священники вполне могут объявить его святым. Когда голоса слышат многие, о сумасшествии уже речь не идет, так? - Ты говоришь о моей вере, - огрызнулся Урия. – Проклятье, прояви хоть каплю уважения! - Почему я должен проявлять уважение? – удивился Откровение. – Почему с твоей верой надо обращаться по-особенному? Разве она недостаточно крепка, чтобы выдержать немного сомнения? Ничто в этом мире не имеет полного иммунитета к критике, так почему для тебя и твоей веры нужно делать исключение? - Я видел Бога, - прошипел Урия, - я видел Его лик и слышал Его глас в моем сердце… - Если тебе довелось пережить такое, ты вправе считать этот опыт реальным, но не жди, что я или кто-то другой тоже сочтет его таковым, Урия, - сказал Откровение. – Оттого что ты веришь во что-то, это что-то не станет истиной. - В тот день я видел то, что видел, и слышал то, что слышал, - настаивал Урия, и нахлынувшие воспоминания заставили его крепче сжать в руках книгу. – Я знаю, что все это было на самом деле. - И где же во Франкии тебя посетило это чудесное видение? Урия медлил: ему не хотелось произносить название, которое могло открыть дорогу воспоминаниям, надежно запертым в глубине его памяти. Он глубоко вздохнул. - На поле смерти при Гадуаре. - Ты был там? – сказал Откровение, и Урия не смог понять, был ли это вопрос или просто констатация факта. На мгновение показалось, что Откровение уже знает ответ. - Да, - произнес Урия. – Я там был. - Расскажешь, что случилось? - Расскажу, - прошептал Урия, - но сначала мне нужно еще выпить.
Урия и Откровение снова вернулись в ризницу. На этот раз Урия открыл другой ящик и достал оттуда бутылку, в точности похожую на ту, из которой они пили в первый раз, но полупустую. Откровение сел, и Урия заметил, что кресло опять скрипнуло под его весом, хотя внешне гость не казался таким уж массивным. Откровение протянул ему кубок, но Урия покачал головой: - Нет, это первоклассный напиток. Его полагается пить из бокалов. Открыв комод орехового дерева, стоявший позади стола, Урия достал два пузатых хрустальных фужера и поставил их на заваленный бумагами и свитками стол. Затем откупорил бутылку, и чудесный аромат с пряно-торфяным оттенком наполнил комнату, навевая образы горных пастбищ, звенящих ручьев и тенистых лесов. - Вода жизни, - объявил Урия, щедро наполнил бокалы и сел напротив Откровения. Густой янтарный напиток оживил хрусталь золотыми отблесками. - Ну наконец-то, - сказал Откровение, поднося бокал к губам, - вот дух, в которого я могу уверовать. - Нет, еще рано, - возразил Урия, - позволь аромату раскрыться. Покачай бокал в руке. Видишь следы, стекающие по внутренним стенкам? Их называют «слезы», у этого напитка они стекают медленно и долго видны – значит, он будет крепким и насыщенным. - А теперь можно пить? - Терпение, - ответил Урия. – Осторожно понюхай напиток; чувствуешь? Аромат накатывает волной и щекочет чувства. Насладись этим мгновением, позволь запаху навеять воспоминания о местах, где он родился. Закрыв глаза, Урия покачал бокал с золотистой жидкостью, и тонкий аромат давно ушедших времен наполнил все его существо. Он ощущал полное, мягкое благоухание напитка, и в памяти рождались яркие переживания, которых в жизни ему испытать не довелось: путь на закате через дикий лес, полный колючек и вереска; дым из очага в зале с тростниковой крышей и деревянными стенами, увешанными щитами. Но сильнее всего он ощущал преемственность гордости и традиций, заключенную в каждом тоне напитка. Память вернула его в дни юности, и он улыбнулся. - А теперь пей, - сказал он. – Сделай хороший глоток. Посмакуй напиток на языке, не спеши, пусть он распространится во рту. Урия пригубил из своего бокала, наслаждаясь бархатной мягкостью теплого вкуса. Напиток был крепким, с оттенками прошедшего обжиг дуба и сладкого меда. - Давно мне не встречался такой букет, - сказал Откровение, и Урия, открыв глаза, увидел довольную улыбку на лице своего гостя. – Не думал, что в мире еще осталось что-то подобное. Лицо Откровения смягчилось, щеки порозовели. По какой-то неведомой причине Урия уже не ощущал прежней враждебности к гостю, словно их сблизил этот миг, наполненный впечатлениями, которыми могли насладиться только истинные ценители. - Это старая бутылка, - пояснил Урия. – Единственная, которую мне удалось спасти из развалин родительского дома. - Кажется, у тебя привычка держать под боком выдержанный алкоголь, - заметил Откровение. - Пережитки бурной молодости. Тогда я любил выпить лишнего, если ты понимаешь, о чем я. - Понимаю. Мне доводилось встречать многих, кому это пристрастие разрушило жизнь. Урия отпил еще, на этот раз маленьким глотком, и сделал паузу, восхищаясь густым вкусом. - Ты сказал, что хочешь узнать о Гадуаре? – наконец проговорил он. - Если ты готов к рассказу и действительно хочешь этого, то да. Урия вздохнул: - Хочу, да. Но готов ли я… Что ж, вот как раз и выясним. - Тогда при Гадуаре выдался кровавый день, - сказал Откровение. – Всем, кто был там, пришлось нелегко. Урия покачал головой. - Зрение у меня уже не то, что раньше, но я вижу, что ты слишком молод, чтобы помнить тот день. Сражение произошло еще до твоего рождения. - Поверь мне, - возразил Откровение. – Я знаю все про Гадуаре. От слов Откровения по спине священника пробежал холодок, и, встретившись взглядом с гостем, Урия увидел в его глазах такое бремя знаний и опыта, что ему стало стыдно за предыдущий спор. Но вот Откровение поставил бокал на стол, и наваждение прошло. - Вначале мне придется немного рассказать о себе, - заговорил Урия. – Каким я был в те времена, и как получилось, что на поле битвы при Гадуаре я обрел Бога. Если ты, конечно, не против выслушать мою историю… - Конечно же, нет. Расскажи мне то, что считаешь нужным. Урия сделал глоток и продолжил: - Я родился в городе у подножия горы, на которой стоит церковь. Было это почти восемьдесят лет назад; я был младшим сыном в семье местного лорда. Моему роду удалось пережить последние годы Старой Ночи и при этом сохранить большую часть фамильного богатства: моим предкам принадлежали все земли в округе, начиная от этой горы и до моста, соединяющего остров с материком. Жаль, я не могу сказать, что в детстве со мной плохо обращались, - это бы объяснило, почему я стал тем, кем стал; но это было бы неправдой. Семья потакала всем моим прихотям, и я вырос испорченным баловнем со склонностью к выпивке, разгулу и дерзостям. – Урия вздохнул. – Теперь-то я понимаю, каким мерзавцем я был, но таков удел всех стариков: вспоминать себя в молодости и слишком поздно с сожалением осознавать все совершенные ошибки. Как бы то ни было, в пылу подросткового бунтарства я решил попутешествовать по миру и увидеть те его уголки, что еще сохранили свободу после того, как по планете прошел Император. Столько стран уже признали его власть, но я был полон решимости найти последний клочок земли, еще не оказавшийся под пятой его армий грома и молнии. - Судя по твоим словам, Император был настоящим тираном, - сказал Откровение. – Он положил конец войнам, грозившим уничтожить планету, и сверг десятки тиранов и деспотов. Без вмешательства его армий человечество впало бы в анархию и уничтожило само себя за одно поколение. - Да, но, может быть, это было бы и к лучшему, - ответил Урия, отпивая из бокала. – Может быть, вселенная решила, что мы упустили свой шанс и наше время истекло. - Чушь. Вселенной нет никакого дела до нас и наших поступков. Мы сами творим свою судьбу. - К этой философской мысли мы, без сомнения, еще вернемся, но я рассказывал тебе о своей юности… - Да, конечно, - согласился Откровение. – Продолжай. - Спасибо. Итак, после того, как я объявил о своем решении отправиться в путешествие, отец любезно обеспечил мне щедрое содержание и снабдил свитой гвардейцев, призванных защищать меня в пути. Я покинул дом тем же днем, пересек серебряный мост четыре дня спустя и ступил на землю, которая оживала после войны и уже начинала процветать благодаря работе, обеспеченной приказами Императора. Молоты ковали пластины доспехов, фабрики, почерневшие от сажи, штамповали оружие, и целые города швей шили униформу для его армий. Перебравшись в Европу, я странствовал по континенту, предаваясь разгулу, и повсюду я видел его знамена с изображением орла. В каждом городе, в каждой деревне я видел, как люди возносят хвалу Императору и его могучим громовым гигантам; но их слова казались неискренними, как будто их благодарность была видимостью, вызванной страхом. Однажды, еще ребенком, я видел одну из армий гигантов Императора, но именно тогда я впервые увидел их уже после того, как покорение закончилось. Урии внезапно стало тяжело дышать: он вспомнил лицо воина, склонившегося, чтобы рассмотреть его поближе, как будто он был меньше чем насекомое. - Я пьянствовал и развратничал по всему Талийскому полуострову, и вот однажды я оказался рядом с гарнизоном суперсолдат Императора, разместившимся в разрушенной крепости на утесе. Конечно же, из-за своей романтической, бунтарской натуры я не удержался и стал дразнить их. Сейчас я с дрожью думаю о чудовищной опасности, которой себя подверг. Я кричал на них, обзывал уродами и прислужниками кровожадного, деспотичного монстра, единственной целью которого было порабощение человечества в угоду собственному тщеславию. Я перефразировал высказывания Сейтона и Галлиема [4] – даже не представляю, как я смог вспомнить слова классиков, будучи настолько в подпитии. Мне казалось, что мои речи – верх разумности, но вот один из гигантов вышел из строя и приблизился ко мне. Как я уже говорил, я был в стельку пьян, и меня переполняло то чувство неуязвимости, которое присуще только пьяницам и дуракам. Воин был огромным, массивнее, чем человеку дозволено быть природой. Его мощное тело было облачено в тяжелую силовую броню, защищавшую грудь и руки и, как мне показалось, делавшую их до нелепого большими. - В древности воины предпочитали сражаться один на один в рукопашном бою, а не пользоваться дальнобойным оружием, - пояснил Откровение. – В таких поединках решающей была как раз сила мускулов груди и рук. - О, тогда понятно, - сказал Урия. – Итак, он подошел ко мне и поднял со стула, опрокинув мой кубок и приведя меня в ярость. Я колотил по его доспехам, в кровь сбил кулаки о нагрудник, но воин только смеялся надо мной. Я заорал, требуя, чтобы он отпустил меня, и он отпустил – сбросил меня с обрыва в море, предварительно велев заткнуться. Когда я поднялся обратно в деревню, они уже ушли, но во мне осталась ненависть, какой мне еще не доводилось испытывать. Глупо, я знаю, ведь я сам нарывался, и рано или поздно кто-то должен был поставить меня на место. - И куда же ты отправился после Талии? – спросил Откровение. - В разные места, - ответил Урия. – Многое уже забылось из тех лет, ведь тогда большую часть времени я был пьян. Я помню, что пересек на песчаном скиммере наполненную пылью впадину, в которую превратилось Средиземное море, затем путешествовал по бесплодной земле конклавов Нордафрики, которую Шанг Хал превратил в пустыню из пепла. Все поселения, что встречались на моем пути, почитали Императора, и потому я отправился дальше, на восток, чтобы увидеть обломки Урша и павшие бастионы Нартана Дума. Но даже в столь удаленных местах, по праву считавшихся самыми пустынными уголками мира, я все равно встречал тех, кто возносил хвалу Императору и его генетически модифицированным солдатам. Я не мог найти этому объяснения. Разве эти люди не видели, что на смену одному тирану пришел другой? - Человечество шло к собственной гибели, - сказал Откровение, подавшись вперед в своем кресле. – Сколько раз мне еще повторять, что без Единения и Императора человеческий род вымер бы? Не могу поверить, что ты не можешь этого понять. - Нет, я все прекрасно понимаю, но тогда я был молод и полон юношеского пыла, для которого любая форма контроля является угнетением. Хотя старшему поколению это не нравится, задача молодых – расширять границы, все подвергать сомнению и устанавливать собственные правила. Я ничем не отличался от прочих юнцов; возможно, лишь кое в чем… - Итак, ты объехал весь мир и нигде не нашел земли, которая бы не присягнула на верность Императору… Куда же ты отправился потом? Прежде чем продолжить, Урия вновь наполнил свой бокал. - На какое-то время я вернулся домой, привезя семье подарки, по большей части украденные во время путешествия; затем я снова отправился в путь, решив на этот раз стать наемником, а не туристом. До меня дошли слухи о том, что в землях франков неспокойно, и я подумал, что там смогу снискать себе славу. До Единения франки были строптивым народом и не жаловали чужаков, даже если те прикрывались благими намерениями. Оказавшись на континенте, я услышал о Авулеке Д’агроссе и битве при Авельруа и сразу же направился в тот город. - Авельруа, - сказал Откровение, качая головой. – Город, отравленный злобой безумца, чьи посредственные способности не соответствовали амбициям. - Теперь я это понимаю, но тогда я узнал лишь, что Авулека несправедливо обвинили в жестоком убийстве женщины, которую Император назначил править его землей. Его уже готовились расстрелять, но его братья и друзья атаковали части армии, которые должны были привести приговор в исполнение. Солдат разорвали на куски, но в бою погибли и некоторые горожане. Среди павших оказался сын местного судьи, и настроение в городе стало совсем скверным. Несмотря на все свои недостатки – а их у него было немало, - Авулек был наделен редким ораторским даром, и он умело раздул пламя народного негодования, направив его против власти Императора. Не прошло и часа, как отряды в спешке сформированного народного ополчения взяли штурмом армейские казармы и перебили всех находившихся там солдат. - Тебе, без сомнения, известно, что Авулек действительно убил ту женщину? С грустью Урия кивнул: - Об этом я узнал потом, когда уже поздно было что-либо менять. - И что случилось дальше? - Когда я, полный задора перед грядущей битвой, добрался до Авельруа, Авулек уже склонил на свою сторону несколько городов в округе и собрал весьма внушительную армию. Урия улыбнулся: подробности его первых дней в Авельруа всплыли в памяти с ясностью, которой он не испытывал уже несколько десятков лет. - Зрелище было потрясающим, Откровение. Символы Императора были свергнуты, и город жил как будто во сне. На всех окнах пестрели флаги, по улицам маршировали оркестры, Авулек то и дело устраивал парады. Нам бы, конечно, следовало вместо этого проводить учения, но нас переполняли храбрость и чувство собственной правоты. Все новые и новые города вокруг Авельруа восставали против расквартированных там гарнизонов Императорской армии, и за несколько месяцев число повстанцев, готовых к бою, достигло сорока тысяч. - Сбылись все мои мечты, - продолжал Урия. – Это был блистательный акт неповиновения, полный мужества и героизма в лучших традициях древних борцов за свободу. Мы должны были стать той искрой, от которой возгорится пламя истории, и история должна была свергнуть этого диктатора, самодержавно подчинившего себе всю планету. Затем мы узнали, что армии грома и молнии движутся к нам с востока, и величественным строем двинулись им навстречу, чтобы сойтись на поле битвы. Авулек шел во главе армии; это был славный день, и я никогда его не забуду. Смех, поцелуи девушек и дух братства, объединивший нас в этом походе. У нас ушла неделя на то, чтобы достичь Гадуаре – гряды высоких холмов, лежавших прямо на пути наших врагов. В свое время я прочел немало описаний битв прошлого и видел, что для обороны это место хорошо подходит. Мы заняли высоту и хорошо укрепили фланги. Слева были развалины бастиона Гадуаре, справа – глухое, непроходимое болото. - Безумием было противостоять войскам Императора, - заметил Откровение. – Вы должны были понимать, что на победу шансов не было. Этих воинов специально создали для битвы, и дни их проходят в непрестанной боевой подготовке. Урия кивнул: - Думаю, мы поняли это, едва увидев врага, - сказал он, и лицо его потемнело, - но мы слишком верили в успех. К тому моменту в нашей армии было пятьдесят тысяч человек, а в армии противника – в десять раз меньше. Трудно было не проникнуться оптимизмом, особенно когда Авулек постоянно объезжал войска и подогревал наш азарт. Его брат старался образумить его, но было уже слишком поздно, и мы бросились в атаку вниз по склону – неистовые и блистательные дураки. С боевым кличем мы размахивали мечами, наши руки, взметнувшиеся вверх, сжимали пистолеты и винтовки. Я был в шестой шеренге, и нам пришлось пройти почти километр, прежде чем мы приблизились к строю противника. С начала нашей атаки они не сдвинулись ни на шаг, но как только мы подошли ближе, они вскинули ружья к плечу и открыли огонь. Урия умолк и сделал большой глоток. Его рука дрожала, и он с осторожностью поставил бокал на стол, а затем продолжил рассказ: - Я никогда не забуду тот шум, - сказал он. – Как будто внезапно разразилась гроза, и все первые пять шеренг нашей армии полегли; в них погибли все до единого, не успев даже вскрикнуть. Вражеские пули отсекали конечности или просто разрывали человека на части, и тело лопалось, как мешок с водой. Я обернулся, чтобы что-то крикнуть – не помню точно, что именно, - но тут затылок пронзила обжигающая боль, и я упал на труп солдата, которому оторвало всю левую часть тела. Казалось, что он взорвался изнутри. Я встал на колени и ощупал голову. Затылок был липким от крови, и я понял, что ранен. Рикошет или осколок. Будь это что-то более крупное, я бы точно лишился головы. Чувствуя, что истекаю кровью, я поднял взгляд и увидел, что противник опять открыл огонь. И вот тогда я услышал крики. Наша атака захлебнулась, мужчины и женщины толпились на месте, не в силах преодолеть растерянность и страх: они наконец-то поняли, во что их втянул Авулек. Громовые воины перешли в наступление; место ружей заняли мечи с цепными лезвиями. Этот звук, о боже, я никогда не забуду звук, который они издавали: гул, который можно услышать лишь в кошмарах. Мы уже были разбиты, первый же их залп сломил нас, а потом я увидел мертвого Авулека – он лежал посреди поля боя, взрывом ему оторвало всю нижнюю часть тела. На лицах всех, кто стоял рядом со мной, я читал тот же ужас, который испытывал сам. Люди просили пощады, бросали оружие и хотели сдаться, но воины в доспехах не остановились. Они подступили к нам вплотную и врубились в наши ряды, не ведая пощады. Нас рассекали на части и изничтожали такими точными ударами, что я не мог поверить: как столько людей погибло за столь короткое время? Война, по крайней мере, в тех книгах, что я читал, выглядела совсем не так: там люди чести добывали славу в поединке один на один, здесь же была только механическая резня. Я обратился в бегство, в чем не стыжусь признаться. Грязный, окровавленный, я побежал, спасая свою жизнь. Я мчался, словно за мной гнались все демоны из легенд, но я все равно слышал, как умирают мои товарищи; слышал этот ужасный хлюпающий звук, который бывает, когда режут мясо; чувствовал вонь экскрементов и выпущенных наружу кишок. Я мало что помню из того, что увидел на бегу – только отдельные сцены, где были мертвые тела и крики боли. Потом я выбился из сил и бежать больше не мог; и я полз по грязи, пока не потерял сознание. Придя в себя – и немало этому удивившись, - я увидел, что уже стемнело. На поле боя горели погребальные костры, и ночь полнилась победными песнями громовых воинов. Армия Авулека была уничтожена. Не разбита или обращена в бегство. Уничтожена. Меньше чем за час были убиты пятьдесят тысяч мужчин и женщин. Кажется, уже тогда я понял, что из всей армии выжил только я один. Светила луна, и в ее свете я плакал, истекая кровью и думая, какой бессмысленной была моя жизнь. Сколько душевной боли я доставил другим, сколько жизней искалечил в своей отчаянной погоне за наслаждением и собственной выгодой. Я оплакивал свою жизнь, свою семью, но внезапно понял, что рядом кто-то есть. - И кто же это был? – спросил Откровение. - Божественная сила, - сказал Урия. – Я посмотрел вверх и увидел над собой золотой лик, наполненный таким светом и совершенством, что слезы мои текли уже не от боли, но от восхищения. Фигуру эту окружало столь яркое сияние, что я зажмурился, боясь ослепнуть. Боль, терзавшая меня, ушла, и я понял, что вижу лицо Бога. Будь я лучшим поэтом в мире, то все равно не смог бы описать это лицо, но это было самое прекрасное из всего, что мне довелось увидеть. Я чувствовал, что устремляюсь вверх, и подумал, что это конец. А затем послышался голос, и я знал, что буду жить. - Что сказал тебе этот голос? – поинтересовался Откровение. Урия улыбнулся. - Он спросил: Почему ты отвергаешь меня? Прими меня, и ты поймешь, что я есть истина и единственный путь. - И ты ответил? - Я не мог, - сказал Урия. – Святотатством было бы вымолвить хоть слово. К тому же, видение всемогущего Бога лишило меня дара речи. - Но почему ты решил, что это бог? Ведь я говорил о способности мозга воспринимать только то, что он хочет воспринимать. Ты умирал на поле боя, вокруг лежали твои мертвые товарищи, и на тебя снизошло озарение о том, что жизнь твоя прошла впустую. Признайся, Урия, ведь ты можешь найти другое объяснение этому видению – объяснение более правдоподобное и не требующее вмешательства сверхъестественных сил? - Другое объяснение мне не нужно, - непререкаемо возразил Урия. – Откровение, ты сведущ во многих вещах, но ты не можешь знать, что происходит в моем сознании. Я слышал голос Бога и видел Его лик. Он поднял меня ввысь и погрузил в глубокий сон, и когда я проснулся, то обнаружил, что все мои раны исцелились. Урия повернул голову так, чтобы Откровение увидел длинный шрам у него на затылке. - Осколок кости пробил мне череп, и отклонись он хоть на сантиметр, он бы перебил мне позвоночник. Я остался один на поле битвы и решил вернуться в земли, где родился; но вернувшись домой, я обнаружил только руины. Горожане сказали мне, что мародеры из Скандии прослышали о богатствах нашего рода и отправились на юг за добычей. Убив моего брата, они изнасиловали мать и сестру, а отца заставили смотреть – так они надеялись заставить его признаться, где спрятаны сокровища. Но они не предвидели, что у отца моего было слабое сердце; он умер, прежде чем они смогли выведать фамильные секреты. От дома остались только развалины, а от моей семьи – только обескровленные тела. - Я соболезную твоей утрате, - сказал Откровение. – Вряд ли это послужит утешением, но жители Скандии отказались от Единения и около тридцати лет назад были стерты с лица земли. - Мне это известно, но смерть врага больше не доставляет мне радости, - ответил Урия. – Тех, кто убил мою семью, покарает Бог, и такого правосудия мне достаточно. - Это благородно, - заметил Откровение с неподдельным уважением в голосе. - Я взял кое-что на память из разоренного дома и отправился в ближайшее поселение, где собирался напиться до потери сознания, а потом подумать, как жить дальше. Но на полпути я увидел церковь Молниевого Камня и понял, что обрел цель в жизни. До тех пор я жил исключительно для себя, но, увидев шпиль церкви, я знал, что Бог уготовил мне особую задачу. Я должен был умереть при Гадуаре, но меня спас промысел Божий.
_________________
|